Данное явление, применительно к Марокко, как и ко многим другим странам планеты, точнее, его толком ни разу неэффективные последствия, действительно озадачивают. Ведь, понять, зачем этой стране понадобился суверенитет, банально не получается. Став независимой, данная держава вовсе никак не стала на путь процветания, что очень хорошо заметно и в наши дни. Из-за чего, складывается впечатление, что это не столько марокканцы боролись за своё право на самоопределение, сколько от них просто-напросто отказались их бывшие распорядители, наставники: французы и испанцы. Кои, конечно, не ахти каких высот достигли в плане развития собственной индустрии комфортабельности, а значит, сугубо практического выживания, однако, всё ж таки заметно получше выглядят, нежели их вышедшая из-под контроля африканская вотчина. Ведь, если даже и сейчас, когда людям доступна масса самых различных полезных технологий, дабы воспользоваться которыми требуется всего лишь общественное желание на этот счёт, жителям Марокко ничего такого оказывается не надо, то они явно обожают убогость, страдания и смертность, причём, в особо выраженной, яркой форме, из-за чего идея сотрудничества с ними, тем более, попытки наставить их на путь созидания благополучия, выглядят абсурдной, нелепой глупостью. Это, пожалуй, и есть истинная, сугубо практическая ценность суверенитета Марокко. Она, как несложно догадаться, невелика, ещё точнее, откровенно тягостна.

Причём, чем больше начинаешь вдумываться в эту тему, тем больше осознаешь, что отказы многих европейских стран от принадлежавших им в прошлом африканских и иных колоний, обыденно описываемые, как схватки угнетателей с угнетёнными, на самом деле, были актами избавления более развитых держав от территорий населённых уж слишком злым населением, а потому представлявших, да и сейчас представляющих собой откровенные якоря прогресса. При этом, понятно, что допуская суверенитет Марокко, мировая власть не выпустила эту страну из-под своего влияния, которое со стороны Франции и Испании в здешних реалиях до сих пор велико, она просто перестала открыто пытаться исправлять то, что невозможно было починить. Ибо переделать людские страсти банально нельзя, они неисправимы. А это значит, что пока живы их источники, то с ними надо считаться, что неизбежно окажет влияние на социум, который занимается столь нелепым делом, получая от него всё больше и больше проблем. В свете чего, конечно же, европейцам было проще официально отказаться от марокканской общины, прекратив её целенаправленно переделывать, тем самым, в значительной мере избавив общественность Европы от порождаемых этим неосуществимым перерождением проблем.